«Кто не владеет техникой какого-
О некоторых дефектах в психическом развитии детей
ИНФОРМАЦИЯ О ШКОЛЕ
ДОКУМЕНТЫ
ГБС(К)ОУ «Специальная (коррекционная) общеобразовательная школа-
Главная по профилю школы
Государственное бюджетное специальное (коррекционное) образовательное
учреждение для обучающихся, воспитанников с ограниченными возможностями здоровья
«Специальная (коррекционная) общеобразовательная
школа-
ДЛЯ ПЕДАГОГА
Предлагаем Вашему вниманию отрывок из книги Оливера Сакса «Человек, который принял
свою жену за шляпу». Автор этой книги -
Удивительные истории Оливера Сакса парадоксальным образом способствуют душевному здоровью.
Часть IV. МИР НАИВНОГО СОЗНАНИЯ
222
Введение
КОГДА несколько лет назад я начинал работать с умственно отсталыми,
дело это представлялось мне крайне тягостным, и я написал Лурии, спрашивая
совета. К моему удивлению, он ответил ободряющим письмом, в котором говорил,
что у него никогда не было пациентов дороже этих и что часы и годы работы в
дефектологическом институте остаются самыми волнующими и плодотворными в его
профессиональной жизни. Подобное отношение высказано в предисловии к первой
из написанных им клинических биографий ('Речь и развитие психических
процессов у ребенка', 1956): 'Пользуясь правом автора выражать отношение к
своей работе, я хотел бы отметить, что всегда с теплым чувством возвращался
к материалам, опубликованным в этой небольшой книге'. Что же это за 'теплое
чувство', о котором говорит Лурия? В его словах отчетливо ощущается нечто
эмоциональное и личное, что было бы невозможно, не отзывайся умственно
отсталые пациенты на человеческий контакт,
223
не обладай они, несмотря на физические и психические расстройства,
подлинной восприимчивостью, эмоциональным и душевным потенциалом. Но Лурия
говорит и о другом. Он утверждает, что эти пациенты представляют особый
научный интерес. Похоже, Лурию-
дефекты и нарушения функций, ибо дефектология сама по себе не так уж
занимательна. Итак, что же именно может интересовать нас в мире 'наивного'
сознания?
Ответ на этот вопрос связан с тем, что у пациентов с отклонениями в
развитии сохраняются определенные умственные способности -
болезнью и часто даже превосходящие средний уровень, и эти способности
делают неполноценных в одних отношениях людей абсолютно состоятельными и
глубокими в других. Неконцептуальные свойства мышления -
наблюдать с особой ясностью в жизни 'наивного' сознания. То же самое
справедливо и в отношении детей и дикарей, хотя, как неоднократно
подчеркивал Клиффорд Гирц*, эти три группы нельзя уравнивать: дикари не
являются ни умственно отсталыми, ни детьми; у детей отсутствует племенная
культура дикарей; умственно отсталые отличаются и от детей, и от дикарей. Но
даже с учетом подобных оговорок сравнительный анализ вскрывает важные
параллели, и все обнаруженное Пиаже** у детей, а Леви-
в особой форме заключено в 'наивном' сознании и ожидает своих
первооткрывателей*** *.
* Клиффорд Гирц (р. 1926) -
интерпретативной антропологии, занимающейся изучением различных культур и
влиянием концепции культуры на концепцию человека.
** Жан Пиаже (1896-
школы генетической психологии, исследовавший этапы когнитивного развития
ребенка.
*** Клод Леви-
этнограф, основатель структурной антропологии.
*** * Все ранние труды Лурии связаны с этими областями: он работал с
детьми в примитивных обществах Центральной Азии, а затем перешел к
исследованиям в дефектологическом институте. Это положило начало изучению
человеческого воображения, которому Лурия посвятил всю свою жизнь. (Прим.
автора)
224
Особенно уместен здесь подход луриевской 'романтической науки',
поскольку работа с такими пациентами затрагивает одновременно и рассудок, и
сердце ученого.
Итак, что же это за особые способности? Какие свойства 'наивного'
сознания сообщают человеку такую трогательную невинность, такую открытость,
цельность и достоинство? Что это за новое качество, столь яркое, что можно
говорить о мире умственно отсталого, как говорим мы о мире ребенка или
дикаря?
Если бы нужно было ответить одним словом, я назвал бы это качество
конкретностью. Мир 'наивного' сознания столь ярок, насыщен и подробен и в то
же время столь непосредствен и прост потому, что он конкретен: его не
осложняет, не разбавляет и не унифицирует абстракция.
В результате странного обращения естественного порядка вещей неврология
часто рассматривает конкретность как нечто убогое и презренное, как не
заслуживающую внимания область хаоса и регресса. Курт Голдштейн, величайший
систематизатор своего поколения, связывает мышление -
исключительно с абстракцией и категоризацией. Любое нарушение функций мозга,
считает он, выбрасывает человека из этой высшей сферы в недостойное homo
sapiens болото конкретности. Лишаясь 'абстрактно-
(Голдштейн) или 'пропозиционального мышления' (Хьюлингс Джексон), индивидуум
опускается на дочеловеческий уровень и исчезает как объект исследования.
Я называю это обращением естественного порядка вещей, поскольку в
мышлении и восприятии более фундаментальным считаю не абстрактное, а
конкретное. Именно оно делает реальность человека реальной -
личностной и осмысленной. На примере профессора П., принимавшего жену за
шляпу, мы уже видели, к чему может привести потеря конкретного: человек
регрессирует от частного к общему (в антиголдштейновском направлении) и в
результате оказывается практически в другом мире, на другой планете.
225
При повреждениях мозга, не затрагивающих 'наивные' способности, гораздо
естественнее говорить не о регрессе, а о сохранении конкретного, так как в
этом случае пострадавший индивидуум не теряет личность, свое индивидуальное
бытие.
Именно это видим мы в Засецком из 'Потерянного и возвращенного мира'.
Пациент Лурии в чем-
абстрактно-
достоинства, ни воображения. Здесь Лурия, в принципе поддерживая идеи
Хьюлингса Джексона и Голдштейна, наполняет их прямо противоположным
содержанием. Засецкий -
человек, боец, с сохранившимися и, возможно, усилившимися духовными
способностями. Он не потерял, а отстоял свой мир, и даже в отсутствие
объединяющих абстракций переживает его как насыщенную и глубокую реальность.
Я полагаю, что все это -
задержками в развитии, поскольку им вообще незнакомы соблазны абстрактного.
Они переживают реальность вне схем и категорий, целиком погружаясь в ее
первозданную, порой сокрушительную стихию.
Мы вступаем здесь в область чудес и парадоксов, связанных с загадкой
конкретного. Как врачи и терапевты, как учителя и ученые, мы неизбежно
приходим к этой загадке. В ней -
написанные им литературно-
исследования конкретного: в одной описано, как в поврежденном сознании
Засецкого оно сохраняется на службе реальности, в другой -
реальность, гипертрофирует его 'сверхразум' мнемониста.
В классической науке нет места конкретному -
считают этот уровень тривиальным. Только 'романтическая' наука может по
достоинству оценить его поразительные возможности и опасности. Потенциальное
действие конкретного двояко. Развивая восприимчивость и воображение, оно
может углубить
226
внутреннюю жизнь человека, но иногда действует и в противоположном
направлении, подавляя личность и сводя мир к набору бессмысленных
частностей.
Обе эти возможности ярко, словно под увеличительным стеклом,
проявляются у умственно отсталых. Развивая в них образное мышление и память,
природа как бы возмещает им утрату аналитических способностей. Этот процесс
может пойти двумя путями. Один из них ведет к одержимости деталями, к
гипертрофии образа и запоминания и в конце концов порождает ментальность
трюкача и вундеркинда. Такова судьба луриевского мнемониста. Эта крайность
известна с древних времен в виде культа 'искусства памяти'*. Подобные
тенденции, подстегиваемые как спросом на публичные представления, так и
склонностью самих пациентов к навязчивым состояниям и эксгибиционизму, мы
видим в Мартине А. (глава 22), в Хосе (глава 24) и особенно в близнецах
(глава 23).
Гораздо более интересным, более человечным и реальным является другой
путь. Он систематически замалчивается наукой, но хорошо известен
внимательным родителям и учителям. Речь идет о правильном, естественном
развитии области конкретного. В той же мере, что и любые абстракции, область
эта может стать подлинным средоточием красоты и тайны, основой
эмоциональной, творческой и духовной жизни. Возможно, она даже ближе к жизни
духа, чем абстракции, -
противопоставляя концепт и символ, а также Джером Брунер (1984), сравнивая
схематические и сказовые формы**. Конкретное насыщено чувством и смыслом
(возможно, даже в большей степени, чем любая абстрактная концепция), и
именно отсюда проистекает его глубинная связь с красотой и смехом, с драмой
и символом -
больные с задержками развития
* См. замечательную книгу Фрэнсис Йейтс с тем же названием (1966).
(Прим. автора)
** См. библиографию в конце книги.
227
могут быть калеками, но если перенести внимание на их способности к
восприятию индивидуального и символического, впечатление ущербности
исчезает. Никто не выразил это лучше Кьеркегора: 'Приглядимся к простецу! -
гласят его предсмертные слова (я слегка перефразирую).
-
имеет ничего общего ни с величием разума, ни с разницей в умственных
способностях... Нет, она
-
Один человек в' умственном отношении может быть гораздо 'ниже' другого.
Есть люди, которые не могут даже отпереть дверь ключом, не говоря уже о
понимании законов Ньютона; есть и такие, кто вообще не в состоянии
воспринимать мир концептуально. Но интеллектуальная неполноценность отнюдь
не исключает наличия в человеке ярких способностей и даже талантов в
отношении конкретного и символического. Именно в таких талантах -
высокая природа этих особых существ, блестяще одаренных простаков, к которым
принадлежат Мартин, Хосе и близнецы.
Мне могут возразить, что подобные вундеркинды -
исключения, и в ответ на это я открываю последнюю часть своей книги историей
Ребекки
-
двенадцать лет назад. Я вспоминаю о ней с теплым чувством.
228
[21]. Ребекка
КОГДА Ребекку направили в нашу клинику, ей уже исполнилось
девятнадцать, но в некоторых отношениях она, по словам ее бабушки, была
совсем ребенком. Она не могла отпереть ключом дверь, путала направления и
терялась в двух шагах от дома. То и дело она надевала что-
шиворот-
переодеться. Неудачные попытки натянуть левую перчатку на правую руку или
втиснуть левую ногу в правую туфлю иногда отнимали у нее по нескольку часов.
Бабушка считала, что Ребекка начисто лишена ощущения пространства. Она
выглядела неуклюжей, некоординированной: в истории болезни один из врачей
окрестил ее 'косолапицей', другой сделал запись о 'двигательной дебильности'
(интересно, что, когда она танцевала, вся ее неуклюжесть пропадала без
следа).
Внешность Ребекки носила характерные отпечатки того же врожденного
расстройства, которое было причи-
229
ной дефектов ее умственного развития: 'волчья пасть' добавляла к ее
речи уродливый присвист; короткие толстые пальцы оканчивались плоскими,
деформированными ногтями; прогрессирующая близорукость с дегенеративными
изменениями сетчатки требовала очень сильных очков. Чувствуя себя всеобщим
посмешищем, Ребекка выросла болезненно робкой и замкнутой.
И в то же время эта девушка была способна на сильные, даже страстные
привязанности. Она души не чаяла в бабушке, у которой росла с трех лет после
смерти родителей; ее тянуло к природе, и она проводила много счастливых
часов в городском парке или ботаническом саду. Еще Ребекка очень любила
книги, хотя, несмотря на упорные попытки, так и не овладела грамотой и
вынуждена была просить окружающих почитать ей вслух. Ее бабушка, сама
любительница литературы и обладательница прекрасного, завораживающего внучку
голоса, говаривала: 'Хлебом ее не корми -
Ребекка чувствовала глубокую тягу не только к прозе, но и к поэзии,
находя в ней духовную пищу и доступ к реальности. Природа была прекрасна, но
нема, а девушка нуждалась в слове -
Словесные образы были ее стихией, и она не испытывала ни малейших
затруднений с символикой и метафорами самых сложных поэтических произведений
(это поразительно контрастировало с ее полной неспособностью к логике и
усвоению инструкций). Язык чувства, конкретности, образа и символа составлял
близкий и на удивление доступный ей мир. Лишенная абстрактного и
отвлеченного мышления, она любила и знала стихи и сама была хоть и
неуклюжим, но трогательным и естественным поэтом. Ей легко давались метафоры
и каламбуры, она способна была к довольно точным сравнениям, но все это
вырывалось у нее непредсказуемо, в виде внезапных и почти невольных
поэтических вспышек.
Бабушка ее была верующей, и вместе они с тихой радостью выполняли
иудейские обряды. Ребекка любила смотреть, как зажигают субботние свечи,
любила благословения
230
и молитвы и охотно ходила в синагогу, где к ней относились нежно и
бережно, как к младенцу Божьему, невинной душе, блаженной. Она целиком
погружалась в пение, молитвы и обряды еврейской службы. Все это было ей
вполне доступно, несмотря на серьезные проблемы с внутренней организацией
времени и пространства и выраженные нарушения всех аспектов отвлеченного
мышления: она не могла сосчитать сдачу и проделать простейшие вычисления, не
умела ни читать, ни писать, и средний коэффициент ее умственного развития
был ниже 60 (стоит отметить, что с языковой частью тестов она справлялась
гораздо лучше, чем с решением задач).
Итак, Ребекка, которую часто с первого взгляда определяли как 'тупицу'
и 'юродивую', владела неожиданным, удивительно трогательным поэтическим
даром. Нужно признать, что с виду она и в самом деле казалась редкостным
скопищем увечий и дефектов, и, приглядевшись, в ней можно было различить
обычные для таких больных разочарование и тревогу. Она сама признавала, что
была умственно неполноценной, сильно отставая от окружающих с их природными
навыками и способностями. Но стоило познакомиться с ней поближе, как всякое
впечатление ущербности исчезало. В душе у Ребекки царило ощущение глубокого
спокойствия, цельности и полноты бытия, чувство собственного достоинства и
равенства со всеми окружающими. Другими словами, если на интеллектуальном
уровне она ощущала себя инвалидом, то на духовном -
человеком.
При первой встрече мне сразу бросились в глаза ее физические недостатки
-
проделкой природы, жертвой болезни, все формы и симптомы которой я знал
наизусть: множество апраксий и агнозий, набор расстройств чувствительности и
движения, ограниченность абстрактного мышления и понятийного аппарата,
сравнимая (по шкале Пиаже) с уровнем восьмилетнего ребенка. 'Вот бедняга, -
думал я, -
231
стался ей как случайный подарок'. Вне языка -
корковых функций, схемы Пиаже -
Наша следующая встреча -
и обследования -
день, и, улучив минуту перед началом работы, я прогуливался по садику рядом
с клиникой. Ребекка сидела на скамейке и с явным наслаждением вглядывалась в
апрельскую листву. В ее позе не было и следа неуклюжести, так поразившей
меня накануне. Ее легкое платье и едва заметная улыбка на спокойном лице
вдруг напомнили мне чеховских героинь -
девушка на фоне сада искренне радовалась весне. В этот момент я видел ее как
человек, а не как невролог.
Услышав мои шаги, она обернулась, улыбнулась мне и сделала широкий жест
рукой, как будто говоря: 'Смотрите, как прекрасен мир!' Затем последовала
серия джексоновских восклицаний, нечто вроде странного поэтического
извержения: 'Весна... рождение... расцвет... движение... пробуждение к
жизни... времена года... всему свое время...' Мне вспомнились строки из
Библии: 'Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться и
время умирать; время насаждать и время...' В своей бессвязной поэтической
манере эта девушка, как библейский мудрец, описывала смену времен года,
общее движение времени! 'Да это же недоразвитый Экклезиаст!' -
меня в голове, и в этой догадке два образа Ребекки -
поэта-
Она, конечно, провалила все тесты. Цель психологического и
неврологического тестирования -
человека на составляющие функций и дефицитов, и, как и следовало ожидать,
такой подход не оставил от Ребекки камня на камне. Но вот сейчас, в этот
весенний день, каким-
собралось гармоничное и уравновешенное существо.
232
Как могла она так безнадежно распадаться на части в одних
обстоятельствах и сохранять цельность в других? Я отчетливо наблюдал два
диаметрально противоположных режима мышления, два способа внутренней
организации бытия. Один из них был связан с абстракциями и заключался в
распознавании образов и решении задач; именно на него были нацелены все
тесты, выявившие столь катастрофическую картину неполноценности. Но дело в
том, что в этих тестах и не было места ничему, кроме дефектов Ребекки! Они
не предполагали присутствия в ней позитивных сил, способности воспринимать
реальность, мир природы и воображения как согласованное, постижимое,
поэтическое целое. Тесты не позволяли даже заподозрить наличие у нее
внутренней жизни, обладающей осмысленной структурой и чуждой простому
решению задач.
В чем же заключалась основа ее цельности и уравновешенности? Ответ на
этот вопрос лежал в стороне от схем и абстракций. Я подумал о ее увлечении
историями, повествовательными образами и построениями, и у меня возникло
предположение, что Ребекка -
неполноценная пациентка, недоразумение природы, -
абстракциям (в ее случае из-
просто не работал), пользовалась для создания осмысленного мира не
формальным, а художественным (повествовательным или драматическим) методом.
Раздумывая над этой возможностью, я вспомнил, как Ребекка танцевала и как
танец упорядочивал ее случайные, неуклюжие движения.
Она сидела передо мной на скамейке и созерцала не просто весенний
пейзаж, а священное таинство природы, и я осознал вдруг всю нелепость наших
тестов и методик, всю убогость наших медицинских заключений. Они
обнаруживают только недостатки, а не сильные стороны, и полагаются на задачи
и схемы там, где нужен язык музыки, беседы, игры -
жизни.
Догадавшись, что Ребекка остается полноценным и гармоничным существом в
условиях, позволяющих ей организовать себя художественно, я смог выйти за
рамки
233
формального, механистического подхода и разглядеть скрытый в ней
человеческий потенциал. Мне довелось узнать эту девушку в двух ипостасях: в
одной она была неизлечимым инвалидом, в другой -
будущим. По счастливой случайности, именно она одной из первых встретилась
мне в клинике, и то, что я разглядел в ней, определило мое отношение ко всем
остальным подобным пациентам.
Наши встречи продолжались, и каждый раз Ребекка казалась мне все
глубже. Это могло быть связано с тем, что она раскрывалась все полнее, но,
возможно, я и сам начал относиться к ней по-
уважением. Душа ее не была безмятежна (глубокие натуры редко пребывают в
покое), но почти всю оставшуюся часть года она провела вполне счастливо.
Затем, в ноябре, умерла бабушка, и свет и радость апреля сменились
тьмой и скорбью. Ребекка была потрясена, но держалась с замечательным
достоинством. Эта стойкость, это новое духовное измерение добавили еще один
план к светлой, лирической стороне ее души, так поразившей меня прежде.
Я зашел к ней сразу же, как услышал печальную новость, и она, застывшая
от горя, приняла меня в своей маленькой комнатке опустевшего теперь дома. Ее
речь снова напомнила мне джексоновское 'извержение', но на этот раз оно
состояло из коротких, полных горечи и страдания восклицаний:
-
а о себе. -
Долгом Доме.
Долгий Дом! Был ли это ее собственный образ или подсознательный отклик
на слова Экклезиаста?
-
снаружи. Зима внутри. Холодная, как смерть. -
частью меня. Часть меня умерла вместе с ней.
Это было настоящее горе, и Ребекка проявлялась в нем как полноценная
личность, завершенная и трагичная, без намека на умственную отсталость.
234
Через полчаса к ней начали возвращаться тепло и жизнь, и, слегка
оттаяв, она сказала:
-
Ребекка была права: целительная работа скорби протекала медленно, но
рана постепенно затягивалась. Очень помогла старая тетка, сестра умершей
бабушки, теперь переехавшая к Ребекке. Помогала и синагога, религиозная
община, и прежде всего обряд шива и особое положение 'скорбящей'. Надеюсь,
ей приносили какое-
помогали сны, которые она с живостью пересказывала. Сны эти в точности
следовали известным стадиям заживления душевной раны*.
Так же четко, как апрельский образ чеховской героини, в память мне
врезался ноябрьский день на унылом кладбище в Квинсе** и трагическая фигура
молодой женщины, читающей кадиш на могиле бабушки. Молитвы и библейские
истории всегда привлекали Ребекку, согласуясь с радостной, поэтической,
'блаженной' стороной ее жизни. Теперь же в похоронных молитвах, в 103-
псалме и особенно в кадише, она нашла единственно правильные слова скорби и
утешения.
Между апрелем и ноябрем Ребекка, как и многие наши 'клиенты'
(двусмысленное, но модное тогда наименование, считавшееся якобы менее
унизительным, чем 'пациенты'), участвовала в разнообразных групповых
занятиях и проходила курс трудотерапии. Это составляло часть нового, тоже
входившего в моду движения 'за развитие познавательных способностей'. Для
большинства пациентов, включая Ребекку, все это было совершенно бесполезно и
даже вредно, так как мы только лишний раз ставили их лицом к лицу с теми же
самыми ограничениями, на которые они бессмысленно и мучительно наталкивались
всю жизнь.
Мы обращаем слишком много внимания на дефекты наших пациентов и слишком
мало -
раз
* См. Петерс Л. Р. 'Роль снов в жизни умственно отсталых'. Ethos, 1983.
С. 49-
** Район Нью-
235
прибегнув к техническому жаргону, можно сказать, что нас слишком сильно
занимает 'дефектология' и слишком слабо -
совершенно необходимая наука о конкретном.
Ребекка стала для меня живым примером существования двух диаметрально
противоположных типов мышления -
'повествовательного'*. Оба они одинаково естественны и присущи сознанию, но
повествовательное мышление развивается раньше и обладает приоритетом в
формировании души и личности. Маленькие дети любят истории и способны
уловить их сложное содержание, в то время как восприятие формальных
концепций им еще недоступно. Там, где абстрактная мысль бессильна, именно
повествовательность дает ощущение мира -
форме символа или рассказа. Ребенок понимает Библию раньше, чем Евклида, и
не потому что Библия проще (скорее наоборот), а потому что она представлена
в образной и сказовой форме.
В этом смысле права была бабушка, говоря, что Ребекка в свои
девятнадцать была совсем ребенком. И все-
ребенком, но и взрослой девушкой. (Термин 'умственно отсталый' подразумевает
недоразвитого ребенка; термин 'умственно неполноценный' -
взрослого; в каждом из этих понятий содержится одновременно глубокая истина
и серьезная ошибка). У умственно неполноценных пациентов, имеющих, как
Ребекка, условия для личностного роста, могут ярко развиться эмоциональные и
художественные способности. В Ребекке, к примеру, живо проявился поэтический
дар, в Хосе (см. главу 24) -
способности таких пациентов, с самого детства выраженные очень слабо,
развиваются медленно и мучительно и с возрастом могут достичь лишь
определенного, весьма низкого 'потолка'. Сама Ребекка хорошо осознавала это
и смогла наглядно продемонстрировать при первой же нашей встрече, рассказав
о том,
* Терминология Брунера. (Прим. автора)
236
как вся неуклюжесть и стесненность ее движений, стоит зазвучать музыке,
тут же сменяется грацией и свободой. Более того, я увидел это воочию,
наблюдая, как в естественной обстановке общения с природой, в эстетическом и
драматическом единстве весеннего дня она обретала целостность и свободу
движений.
После смерти бабушки Ребекка удивила меня, придя с решительным
заявлением:
-
Они не помогают мне быть собой.
Высказав все это, она бросила взгляд на ковер в кабинете и со
свойственной ей поразительной способностью к метафоре и ярким образам
пояснила:
-
рассыпаюсь на части.
Пока она говорила, я смотрел на ковер и думал о знаменитом
шеррингтоновском образе человеческого мозга как 'волшебного ткача',
плетущего изменчивые, ускользающие, но всегда осмысленные узоры. Я думал о
том, можно ли соткать ковер без композиции и возможна ли композиция без
ковра (вспомним улыбку чеширского кота). Ребекке, 'живому ковру', необходимо
было и то и другое -
структуры (основы, переплетения нитей ~ 'ткани' ковра), она действительно
нуждалась в композиции (художественном узоре), чтобы не рассыпаться на
части.
-
занятиях смысла нет... На самом деле, -
театр.
Вскоре нам удалось перевести Ребекку из ненавистной ей группы труда в
театральный кружок. Она была на седьмом небе от счастья, чувствовала себя
намного лучше и вскоре достигла замечательных успехов. В каждой роли Ребекка
преображалась в свободную, уверенную в себе, грациозную женщину со своим
стилем и характером. Театр стал ее жизнью. Теперь, увидев Ребекку на сцене,
невозможно предположить, что имеешь дело с умственно неполноценным
человеком.
237
Постскриптум
Сила музыки, повествования и драмы имеет чрезвычайное практическое и
теоретическое значение. Это заметно даже в случаях клинического идиотизма, у
пациентов с коэффициентом умственного развития ниже 20 и тяжелыми
нарушениями двигательного аппарата и координации. Их неуклюжие движения
моментально преображаются в танце -
двигаться. Мы постоянно наблюдаем, как умственно недоразвитые, не способные
проделать одно за другим несколько действий пациенты не испытывают никаких
затруднений, двигаясь под музыку: последовательность шагов, которую они не
могут удержать в уме в виде инструкции, переводится на язык музыки и в таком
виде оказывается им легко доступна. То же происходит у пациентов с тяжелыми
поражениями лобных долей и апраксиями: несмотря на полностью сохранившиеся
умственные способности, они не в состоянии действовать, выполнять простейшие
моторные последовательности и программы, иногда даже ходить. Этот
процедурный дефект можно назвать моторной идиотией; не поддаваясь никаким
обычным восстановительным методам, он начисто исчезает, стоит применить в
реабилитационной терапии музыку. Вот почему, кстати, так поразительно
эффективны трудовые песни.
Как видим, музыка способна успешно и весело организовать бытие там, где
неприменимы абстрактные схемы. Именно поэтому она так важна при работе с
умственно отсталыми и страдающими апраксией и, вместе с другими
художественными формами, должна стать основой их обучения и терапии. Драма
еще эффективнее -
в новую законченную личность. Способность исполнять роль, играть, быть
кем-
показателям умственного развития. Эта способность присутствует и в
новорожденных младенцах, и в дряхлых стариках. Обещая надежду и спасение,
скрывается она и в каждой увечной ребекке нашего мира.
238
Задержка психического развития (ЗПР)
Несмотря на многообразие ее проявлений, характеризуется рядом признаков, позволяющих отграничить ее как от педагогической запущенности, так и от умственной отсталости. Дети с задержкой психического развития не имеют нарушений отдельных анализаторов и крупных поражений мозговых структур, но отличаются незрелостью сложных форм поведения, целенаправленной деятельности на фоне быстрой истощаемости, утомляемости, нарушенной работоспособности. В основе этих симптомов лежит органическое заболевание центральной нервной системы, вызванное патологией беременности и родов, врожденными болезнями плода, перенесенными в раннем возрасте истощающими инфекционными заболеваниями (Т.А, Власова, 1971; М.С. Певзнер, 1971; У.В. Ульенкова, 1990).
В целом при своевременной и адекватной коррекционной работе задержки психического развития обратимы. Их стойкость различна и зависит от того, лежат ли в их основе эмоциональная незрелость (психический инфантилизм), низкий психический тонус (длительная астения), нарушения познавательной деятельности, связанные со слабостью памяти, внимания, подвижности психических процессов, дефицитностью отдельных корковых функций. Первые две формы задержки психического развития являются наиболее легкими и преодолимыми, в то время как нарушения познавательной деятельности ведут к задержке психического развития, граничащей с дебильностью; обучаемость этих детей значительно снижена.
Умственная отсталость
В отличие от задержки психического развития, носит необратимый характер, так как в этом случае стойкое нарушение познавательной деятельности обусловлено органическим поражением или недоразвитием коры головного мозга. У умственно отсталых детей нарушения сложных психических функций обнаруживаются на протяжении всего их развития, причем на каждом возрастном этапе они принимают разные формы.
Умственная отсталость -
Дебильность – («смотрящий сквозь мутное окно»)-
Имбецильность – («имбиз» -
навыками чтения, письма,
счета. После специального обучения они могут работать в специально организованных
мастерских.
Идиотия -
Предлагаем вашему вниманию отрывок из статьи «Некоторые психолого-
